Хорни К. Наши внутренние конфликты.
-= 3 =-
Человек, чрезмерно поглощенный сексом, чувствует себя полным жизни лишь в сексуальных переживаниях и фантазиях; его триумфальные победы и поражения ограничены сексуальной сферой; единственным важным качеством, которое он ценит в себе, является его сексуальная привлекательность. Лишь когда он поймет это, он может начать интересоваться другими аспектами жизни и, следовательно, восстанавливать себя. Человек, для которого реальность ограничена воображаемыми проектами и планами, потерял представление о себе как о несущем определенные функции человеке. Он не видит ни присущих ему ограничений, ни действительно ценных качеств. В ходе аналитической работы он прекращает ошибочно принимать свои потенциальные возможности за свершения; он способен не только прямо посмотреть на себя, но и ощутить себя таким, каков он в действительности. Человек, сверхчувствительный к принуждению, перестает замечать собственные желания и мнения и воспринимает все так, словно не он, а другие люди властвуют над ним, диктуют и навязывают ему. Когда такое состояние подвергается анализу, он начинает осознавать, чего он в действительности хочет, и, следовательно, обретает способность стремиться к собственным целям.
В каждом случае анализа вытесненная враждебность, независимо от ее характера и источника, выступает на первый план, делая пациента на время более раздражительным. Но всякий раз, когда пациент освобождается от того или иного невротического отношения, иррациональная враждебность уменьшается. Пациент станет менее враждебным, когда вместо экстернализации он увидит собственную роль в своих трудностях и когда он станет менее уязвимым, менее зависимым, менее требовательным, не столь полным страха и так далее.
Враждебность уменьшается главным образом посредством ослабления беспомощности. Чем сильнее становится человек, тем менее он ощущает угрозу со стороны других. Прилив силы происходит из различных источников. Его центр тяжести, который был смещен на других людей, возвращается к нему самому; он чувствует себя более активным и начинает устанавливать собственную систему ценностей. Постепенно ему станет доступно все больше энергии, так как высвобождается энергия, которая уходила на вытеснение части самого себя; он становится менее скованным внутренними запретами, страхами, презрением к себе и безнадежностью. Вместо того чтобы слепо уступать, бороться или давать выходы садистским импульсам, он может уступать на рациональной основе и поэтому становится тверже.
Наконец, хотя тревожность из-за того, что отвергнуты привычные механизмы защиты, временно возрастает, каждый шаг, предпринятый с толком, обязательно ее уменьшает, потому что пациент теперь меньше боится как других людей, так и себя самого.
Общим результатом этих изменений является улучшение отношения пациента к другим людям и к самому себе. Он становится менее изолированным; в той степени, в какой он становится более сильным и менее враждебным, другие люди постепенно перестают быть угрозой, с которой нужно бороться, которой нужно манипулировать или которой следует избегать. Он может позволить себе испытывать к ним дружественные чувства. Его отношение к самому себе улучшается по мере того, как уменьшается экстернализация и исчезает презрение к себе.
Если мы исследуем изменения, происходящие в ходе анализа, мы увидим, что они касаются тех самых условий, которые создали исходные конфликты. В то время как в ходе невротического развития все напряжения обостряются, терапия идет обратным путем. Те отношения, которые возникли в силу необходимости справиться с окружающим миром вопреки беспомощности, страху, враждебности и изоляции, становятся все более и более бессмысленными, и, следовательно, постепенно появляется возможность обходиться без них. Зачем, в самом деле, нужно держаться в тени или жертвовать собой ради людей, которых он ненавидит и которые наступают на него, если у него есть возможность сражаться с ними на равных? Зачем нужна ненасытная жажда власти и признания, если он ощущает в себе уверенность и может жить и бороться с другими без постоянного страха, что он потерпит поражение? Зачем нужно с тревогой избегать других людей, если он способен любить и не боится борьбы? Такая работа требует времени; чем сильнее человек запутан и чем более он отгорожен, тем большее время требуется. Вполне понятно, что для краткой аналитической терапии необходимо желание. Нам хотелось бы видеть больше людей, извлекающих пользу из всего того, что может предложить анализ, и мы осознаем, что даже небольшая помощь лучше никакой. Действительно, неврозы сильно различаются по своей тяжести, и в случае легких неврозов помощь можно оказать в сравнительно короткое время. Хотя некоторые эксперименты в области относительно краткосрочной терапии представляются многообещающими, к сожалению, многие из них основаны на логике желания и проводятся с игнорированием тех мощных сил, которые действуют в неврозе. Думаю, что в случаях тяжелых неврозов аналитическая процедура может быть сокращена только посредством такого совершенствования нашею понимания структуры невротического характера, благодаря которому на нащупывание интерпретаций будет теряться меньшее время.
К счастью, анализ — не единственный способ разрешения внутренних конфликтов. Сама жизнь продолжает оставаться весьма эффективным терапевтом. На любого человека опыт разного рода может оказать достаточно сильное влияние, чтобы вызвать личностные изменения. Это может быть вдохновляющий пример подлинно благополучного человека; это может быть обычная трагедия, которая, приводя невротика в тесное соприкосновение с другими людьми, вырывает его из его эгоцентрической изоляции; это может быть связь с людьми, столь близкими по духу, что манипулирование ими или избегание их не представляется необходимым. В других случаях последствия невротического поведения могут быть настолько сильными или могут настолько часто повторяться, что запечатлеваются в сознании невротика и ослабляют его страхи и ригидность.
Однако та терапия, которую проводит сама жизнь, находится вне нашей власти. Ни трудности, ни дружеские связи, ни религиозные переживания нельзя построить так, чтобы они отвечали потребностям данного конкретного человека. В качестве терапевта жизнь безжалостна: обстоятельства, полезные для одного невротика, могут полностью сокрушить другого. И, как мы видели, способность невротика осознавать последствия своего невротического поведения и учиться на них весьма ограничена. Скорее можно было бы сказать, что анализ можно спокойно завершать тогда, когда пациент приобрел саму эту возможность учиться на собственном опыте, то есть если он может исследовать свою долю ответственности за возникающие трудности, понять ее и использовать это понимание в своей жизни.
Знание той роли, которую конфликты играют в неврозе, и понимание того, что они могут быть разрешены, делает необходимым заново определить цели аналитической терапии. Хотя многие невротические расстройства принадлежат к сфере медицины, невозможно определять эти цели в медицинских терминах. Поскольку даже психосоматические заболевания, по сути, являются конечным выражением внутриличностных конфликтов, цели терапии должны быть определены в терминах личности.
Рассматриваемые таким образом, они охватывают множество задач. Пациент должен приобрести способность принимать на себя ответственность в том смысле, что должен ощущать себя в жизни активной, ответственной за свои поступки личностью, способной принимать решения и иметь дело с их последствиями. С этим приходит ответственность перед другими людьми, готовность нести обязанности, значение которых он признает, относятся ли они к его детям, родителям, друзьям, подчиненным, коллегам, обществу или стране.
Тесно связана с ней и задача достижения внутренней независимости, столь же далеко отстоящей от полного пренебрежения к мнениям и суждением других людей, как и от автоматического их принятия. Это означало бы прежде всего предоставление пациенту возможности построить собственную иерархию ценностей и применять ее непосредственно в жизни. В отношении к другим людям это повлекло бы за собой уважение индивидуальности и их прав и стало бы, таким образом, основой для действительной взаимности отношений. Это соответствовало бы подлинно демократическим идеалам.
Мы могли бы определить эти цели в терминах спонтанности чувства, его осознанности и живости независимо от того, относится ли оно к любви или к ненависти, счастью или печали, страху или желанию. Спонтанность предполагает как способность к выражению чувства, так и способность его сознательного контроля. Ввиду жизненной важности в этом контексте особо следует упомянуть о способности к любви и дружбе, любви, которая не является ни паразитической зависимостью, ни садистским доминированием, но, цитируя Макмюррея, “отношением... у которого нет какой-либо иной цели, кроме него самого; в котором мы соединяемся, потому что для людей естественно делиться своими переживаниями и опытом; понимать друг друга, находя радость и удовлетворение в совместной жизни, в самовыражении и познании друг друга”.
Наиболее емко терапевтические цели можно сформулировать как стремление к цельности и чистосердечию: отсутствию притворства и претензий, эмоциональной искренности, способности вкладывать всего себя в свои чувства, работу, суждения. Все это достижимо лишь в той степени, в какой разрешены конфликты.
Эти цели выдвинуты не по произволу, не являются они также наиболее существенными целями терапии просто потому, что совпадают с теми идеалами, которым мудрые люди следовали во все времена. Но это совпадение не случайно, ибо они являются теми элементами, на которых основывается душевное здоровье. Мы с полным правом постулируем эти цели потому, что они логически вытекают из знания патогенетических факторов невроза.
Наша смелость называть такие высокие цели основывается на вере в то, что человеческая личность может меняться. Влиянию поддается не только маленький ребенок. Все мы до тех пор, пока живы, сохраняем способность к изменению, даже к фундаментальному изменению. Эта вера подтверждается опытом. Анализ является одним из наиболее могущественных средств, способных вызвать радикальные изменения, и чем лучше мы понимаем те силы, которые действуют в неврозе, тем больше наши шансы достичь желаемого изменения.
Вполне вероятно, что ни аналитик, ни пациент не смогут полностью достичь этих целей. Это идеалы, к которым нужно стремиться; их практическая ценность заключается в том, что они задают нам направление в терапии и в жизни. Если нам не ясен смысл идеалов, мы подвержены опасности подмены старого идеализированного образа новым. Мы также должны осознавать, что не во власти аналитика превратить пациента в безупречного человека. Он может лишь помочь ему стать свободным, чтобы стремиться приблизиться к этим идеалам. А это открывает также возможность развития и движения к зрелости.
В каждом случае анализа вытесненная враждебность, независимо от ее характера и источника, выступает на первый план, делая пациента на время более раздражительным. Но всякий раз, когда пациент освобождается от того или иного невротического отношения, иррациональная враждебность уменьшается. Пациент станет менее враждебным, когда вместо экстернализации он увидит собственную роль в своих трудностях и когда он станет менее уязвимым, менее зависимым, менее требовательным, не столь полным страха и так далее.
Враждебность уменьшается главным образом посредством ослабления беспомощности. Чем сильнее становится человек, тем менее он ощущает угрозу со стороны других. Прилив силы происходит из различных источников. Его центр тяжести, который был смещен на других людей, возвращается к нему самому; он чувствует себя более активным и начинает устанавливать собственную систему ценностей. Постепенно ему станет доступно все больше энергии, так как высвобождается энергия, которая уходила на вытеснение части самого себя; он становится менее скованным внутренними запретами, страхами, презрением к себе и безнадежностью. Вместо того чтобы слепо уступать, бороться или давать выходы садистским импульсам, он может уступать на рациональной основе и поэтому становится тверже.
Наконец, хотя тревожность из-за того, что отвергнуты привычные механизмы защиты, временно возрастает, каждый шаг, предпринятый с толком, обязательно ее уменьшает, потому что пациент теперь меньше боится как других людей, так и себя самого.
Общим результатом этих изменений является улучшение отношения пациента к другим людям и к самому себе. Он становится менее изолированным; в той степени, в какой он становится более сильным и менее враждебным, другие люди постепенно перестают быть угрозой, с которой нужно бороться, которой нужно манипулировать или которой следует избегать. Он может позволить себе испытывать к ним дружественные чувства. Его отношение к самому себе улучшается по мере того, как уменьшается экстернализация и исчезает презрение к себе.
Если мы исследуем изменения, происходящие в ходе анализа, мы увидим, что они касаются тех самых условий, которые создали исходные конфликты. В то время как в ходе невротического развития все напряжения обостряются, терапия идет обратным путем. Те отношения, которые возникли в силу необходимости справиться с окружающим миром вопреки беспомощности, страху, враждебности и изоляции, становятся все более и более бессмысленными, и, следовательно, постепенно появляется возможность обходиться без них. Зачем, в самом деле, нужно держаться в тени или жертвовать собой ради людей, которых он ненавидит и которые наступают на него, если у него есть возможность сражаться с ними на равных? Зачем нужна ненасытная жажда власти и признания, если он ощущает в себе уверенность и может жить и бороться с другими без постоянного страха, что он потерпит поражение? Зачем нужно с тревогой избегать других людей, если он способен любить и не боится борьбы? Такая работа требует времени; чем сильнее человек запутан и чем более он отгорожен, тем большее время требуется. Вполне понятно, что для краткой аналитической терапии необходимо желание. Нам хотелось бы видеть больше людей, извлекающих пользу из всего того, что может предложить анализ, и мы осознаем, что даже небольшая помощь лучше никакой. Действительно, неврозы сильно различаются по своей тяжести, и в случае легких неврозов помощь можно оказать в сравнительно короткое время. Хотя некоторые эксперименты в области относительно краткосрочной терапии представляются многообещающими, к сожалению, многие из них основаны на логике желания и проводятся с игнорированием тех мощных сил, которые действуют в неврозе. Думаю, что в случаях тяжелых неврозов аналитическая процедура может быть сокращена только посредством такого совершенствования нашею понимания структуры невротического характера, благодаря которому на нащупывание интерпретаций будет теряться меньшее время.
К счастью, анализ — не единственный способ разрешения внутренних конфликтов. Сама жизнь продолжает оставаться весьма эффективным терапевтом. На любого человека опыт разного рода может оказать достаточно сильное влияние, чтобы вызвать личностные изменения. Это может быть вдохновляющий пример подлинно благополучного человека; это может быть обычная трагедия, которая, приводя невротика в тесное соприкосновение с другими людьми, вырывает его из его эгоцентрической изоляции; это может быть связь с людьми, столь близкими по духу, что манипулирование ими или избегание их не представляется необходимым. В других случаях последствия невротического поведения могут быть настолько сильными или могут настолько часто повторяться, что запечатлеваются в сознании невротика и ослабляют его страхи и ригидность.
Однако та терапия, которую проводит сама жизнь, находится вне нашей власти. Ни трудности, ни дружеские связи, ни религиозные переживания нельзя построить так, чтобы они отвечали потребностям данного конкретного человека. В качестве терапевта жизнь безжалостна: обстоятельства, полезные для одного невротика, могут полностью сокрушить другого. И, как мы видели, способность невротика осознавать последствия своего невротического поведения и учиться на них весьма ограничена. Скорее можно было бы сказать, что анализ можно спокойно завершать тогда, когда пациент приобрел саму эту возможность учиться на собственном опыте, то есть если он может исследовать свою долю ответственности за возникающие трудности, понять ее и использовать это понимание в своей жизни.
Знание той роли, которую конфликты играют в неврозе, и понимание того, что они могут быть разрешены, делает необходимым заново определить цели аналитической терапии. Хотя многие невротические расстройства принадлежат к сфере медицины, невозможно определять эти цели в медицинских терминах. Поскольку даже психосоматические заболевания, по сути, являются конечным выражением внутриличностных конфликтов, цели терапии должны быть определены в терминах личности.
Рассматриваемые таким образом, они охватывают множество задач. Пациент должен приобрести способность принимать на себя ответственность в том смысле, что должен ощущать себя в жизни активной, ответственной за свои поступки личностью, способной принимать решения и иметь дело с их последствиями. С этим приходит ответственность перед другими людьми, готовность нести обязанности, значение которых он признает, относятся ли они к его детям, родителям, друзьям, подчиненным, коллегам, обществу или стране.
Тесно связана с ней и задача достижения внутренней независимости, столь же далеко отстоящей от полного пренебрежения к мнениям и суждением других людей, как и от автоматического их принятия. Это означало бы прежде всего предоставление пациенту возможности построить собственную иерархию ценностей и применять ее непосредственно в жизни. В отношении к другим людям это повлекло бы за собой уважение индивидуальности и их прав и стало бы, таким образом, основой для действительной взаимности отношений. Это соответствовало бы подлинно демократическим идеалам.
Мы могли бы определить эти цели в терминах спонтанности чувства, его осознанности и живости независимо от того, относится ли оно к любви или к ненависти, счастью или печали, страху или желанию. Спонтанность предполагает как способность к выражению чувства, так и способность его сознательного контроля. Ввиду жизненной важности в этом контексте особо следует упомянуть о способности к любви и дружбе, любви, которая не является ни паразитической зависимостью, ни садистским доминированием, но, цитируя Макмюррея, “отношением... у которого нет какой-либо иной цели, кроме него самого; в котором мы соединяемся, потому что для людей естественно делиться своими переживаниями и опытом; понимать друг друга, находя радость и удовлетворение в совместной жизни, в самовыражении и познании друг друга”.
Наиболее емко терапевтические цели можно сформулировать как стремление к цельности и чистосердечию: отсутствию притворства и претензий, эмоциональной искренности, способности вкладывать всего себя в свои чувства, работу, суждения. Все это достижимо лишь в той степени, в какой разрешены конфликты.
Эти цели выдвинуты не по произволу, не являются они также наиболее существенными целями терапии просто потому, что совпадают с теми идеалами, которым мудрые люди следовали во все времена. Но это совпадение не случайно, ибо они являются теми элементами, на которых основывается душевное здоровье. Мы с полным правом постулируем эти цели потому, что они логически вытекают из знания патогенетических факторов невроза.
Наша смелость называть такие высокие цели основывается на вере в то, что человеческая личность может меняться. Влиянию поддается не только маленький ребенок. Все мы до тех пор, пока живы, сохраняем способность к изменению, даже к фундаментальному изменению. Эта вера подтверждается опытом. Анализ является одним из наиболее могущественных средств, способных вызвать радикальные изменения, и чем лучше мы понимаем те силы, которые действуют в неврозе, тем больше наши шансы достичь желаемого изменения.
Вполне вероятно, что ни аналитик, ни пациент не смогут полностью достичь этих целей. Это идеалы, к которым нужно стремиться; их практическая ценность заключается в том, что они задают нам направление в терапии и в жизни. Если нам не ясен смысл идеалов, мы подвержены опасности подмены старого идеализированного образа новым. Мы также должны осознавать, что не во власти аналитика превратить пациента в безупречного человека. Он может лишь помочь ему стать свободным, чтобы стремиться приблизиться к этим идеалам. А это открывает также возможность развития и движения к зрелости.
