Книги

Хорни К. Наши внутренние конфликты.

-= 2 =-

Знание структуры невротичес­кого характера делает выводы, основанные на этом знании, строго научными и позволяет аналитику проводить анализ точно и ответственно.
Тем не менее из-за бесконечных индивиду­альных вариаций в структуре аналитик может иногда продвигаться лишь путем проб и ошибок. Когда я говорю об ошибках, я не имею в виду таких гру­бых ошибок, как приписывание пациенту мотивов, которые ему чужды, или неудача в попытке устано­вить присущие ему невротические стремления. Я имею здесь в виду весьма распространенную ошиб­ку предлагать интерпретации, принять которые па­циент еще не готов. В то время как грубых ошибок можно избежать, ошибка преждевременного выс­казывания интерпретаций является и всегда будет неизбежной. Мы можем, однако, достичь более бы­строго осознания таких ошибок, если будем крайне внимательно относиться к тому, как пациент реа­гирует на интерпретацию, и соответственно учиты­вать это. Мне представляется, что чрезмерно боль­шое значение придавалось факту “сопротивления” пациента: принятию или отвержению им интерпре­тации — и слишком малое тому, что именно озна­чает его реакция. Об этом можно сожалеть, потому что конкретный характер реакции во всех ее деталях показывает, что именно необходимо тщательно про­работать, прежде чем пациент будет в состоянии приступить к решению проблемы, выделенной ана­литиком.
Следующий случай может послужить в каче­стве иллюстрации. Пациент осознал, что в своих личных взаимоотношениях он проявлял идущее из глубины раздражение в ответ на любое требование, высказанное ему партнером. Даже наиболее закон­ные просьбы воспринимались им как принуждение, а самая обоснованная критика — как оскорбления. В то же самое время он считал себя вправе требовать исключительной преданности и вполне открыто критиковал сам. Другими словами, он осознал, что завладел всеми привилегиями и в то же время пол­ностью отказал в них партнеру. Для него стало ясно, что это отношение вредило его дружеским связям так же, как и его браку, если не разрушало их. Вплоть до этого момента он был весьма активен и продук­тивен в своей аналитической работе. Но спустя се­анс после того, как он осознал последствия своего отношения, его охватило молчание; пациент был несколько подавлен и встревожен. Те немногие ас­социации, которые все же имели место, указывали на сильную тенденцию к избеганию, уходу, кото­рая составляла разительный контраст его сильному стремлению наладить хорошие взаимоотношения с женщиной, которое он обнаруживал в предшеству­ющие часы анализа. Импульс к уходу был выраже­нием того, насколько непереносимой для него была перспектива взаимности: он признавал идею равен­ства прав в теории, но на практике отвергал ее. В то время как его депрессия была реакцией на то, что он обнаружил себя перед неразрешимой дилеммой, тенденция к уходу означала, что он пытался найти решение. Когда он осознал тщетность такого рода попытки ухода или избегания и увидел, что нет ино­го выхода, кроме как изменить свое отношение, его стал интересовать вопрос, почему равенство было для него столь неприемлемо. Те ассоциации, кото­рые возникли сразу же вслед за этим, указывали, что эмоционально он видел только одну альтерна­тиву: либо иметь все права, либо не иметь прав во­обще. Он выразил опасение, что если бы он усту­пил какие-либо права, он никогда бы не смог де­лать то, что захочет, и ему неизменно пришлось бы уступать желаниям других людей. Это, в свою оче­редь, открыло целую область его уступчивых и са­моуничижительных наклонностей, которые, хотя и затрагивались до этого, никогда не представали в их подлинной глубине и значении. По различным причинам его уступчивость и зависимость были столь велики, что ему пришлось выстроить искусствен­ную защиту в форме присвоения всех прав исклю­чительно себе. Отказаться от защиты в тот момент. когда его уступчивость все еще имела вескую внутреннюю необходимость, значило бы покончить с собой как с человеком. Потребовалось тщательно проработать его наклонность к уступчивости, преж­де чем он смог начать рассматривать саму возмож­ность изменения своего деспотизма.
Из всего того, что говорилось на протяжении этой книги, станет ясно, что никогда нельзя исчер­пать эту проблему в рамках какого-либо одного под­хода; необходимо снова и снова возвращаться к ней и рассматривать ее с разных сторон. Это необходимо потому, что любой отдельный тип отношений про­истекает из множества источников и в ходе невроти­ческого развития приобретает новые функции. На­пример, отношение задабривания и готовность “при­мириться” со слишком многим первоначально пред­ставляют собой неотъемлемую часть невротической потребности в любви и привязанности и должны прорабатываться в процессе работы с этой потреб­ностью. Их исследование должно возобновиться при рассмотрении проблемы идеализированного образа. В этом свете попытки задабривать, умиротворять дру­гих людей будут восприниматься как выражение пред­ставления пациента о том, что он святой. Присут­ствующая в нем также потребность избегать трений будет понята в ходе обсуждения отстраненности па­циента. И опять, навязчивая природа этого отноше­ния станет яснее, когда в поле зрения попадут страх пациента перед другими людьми и его потребность в бегстве от своих садистских импульсов ударяться в другую крайность. В иных случаях чувствительность пациента к принуждению может восприниматься вначале как защитное отношение, проистекающее из его отстраненности, затем как проекция его стрем­ления к власти, а позднее, возможно, и как выраже­ние экстернализации, внутреннего принуждения или других наклонностей.
Любое невротическое отношение или конф­ликт, которые, проявляясь, принимают в ходе анализа определенную форму, должны быть поняты в их связи с личностью в целом. Это то, что называет­ся тщательной проработкой. Она включает в себя следующие шаги: подведение к осознанию пациен­том всех явных и скрытых проявлений данной на­клонности или конфликта, помощь ему в осозна­нии ее навязчивой природы и предоставление ему возможности оценить как ее субъективную ценность для него, так и ее неблагоприятные последствия.
Пациент, обнаружив невротическую черту, склонен избегать ее исследования, немедленно под­меняя его вопросом: “Как она возникла?” Осознает ли он это или нет, но он надеется решить данную проблему, обратившись к истории ее происхожде­ния. Аналитик должен удерживать его от такого бег­ства в прошлое и побуждать его вначале исследо­вать, в чем она состоит, другими словами, позна­комиться с этой особенностью самой по себе. Он должен узнать специфические формы ее проявле­ния, способы, которые он использует, чтобы ее спрятать, и его собственные отношения к ней. Если, например, стало ясно, что пациент боится быть ус­тупчивым, он должен понять, до какой степени он испытывает негодование, боязнь и презрение к лю­бой форме собственного самоуничижения. Он дол­жен осознать те препятствия, которые он бессозна­тельно воздвиг с целью устранения из своей жизни любой возможности уступчивого поведения и все­го, что связано с наклонностями к уступчивости. Тогда он станет понимать, что все эти явно различ­ные отношения служат одной цели; поймет, как он омертвил свою чуткость к другим до того, что пере­стал понимать их чувства, желания или реакции; как это сделало его крайне невнимательным к дру­гим; как он задушил всякое чувство любви к лю­дям, так же как и всякое желание нравиться им; как он пренебрежительно относится к нежным чув­ствам и добродетели в других людях; как он склонен автоматически отказывать в просьбах; как в лич­ных взаимоотношениях он считает, что имеет право быть угрюмым, критичным и требовательным, но отрицает за своим партнером какое-либо право на это. Или если в центр рассмотрения попадает свой­ственное пациенту чувство всемогущества, недоста­точно, чтобы он осознал само наличие этого чув­ства. Он должен ясно увидеть, как с утра до ночи он ставит перед собой невыполнимые задачи; как, на­пример, он думает, что должен суметь написать бле­стящую статью на сложную тему невероятно быст­ро; как он ожидает, что будет непринужденным и блистательным, несмотря на то, что совершенно выдохся; как в анализе он ожидает разрешения про­блемы уже в тот самый момент, как ее увидел.
Далее, пациент должен осознать, что его тя­нет действовать в соответствии с данной наклон­ностью, независимо от его собственного желания или высших интересов, а часто и вопреки им. Он должен осознать, что такого рода навязчивость на­клонностей обычно не обладает избирательностью и никак не соотносится с фактическими условия­ми. Он должен видеть, например, что его придир­чивость направлена в равной мере как на друзей, так и на врагов; что он бранит партнера независи­мо от того, как ведет себя последний: если парт­нер дружелюбен, он подозревает, что тот чувству­ет себя в чем-то виноватым; если он отстаивает свои права, он деспотичен; если он уступает, он — “сла­бак”; если ему нравится проводить с ним время, он слишком легко доступен; если он отказывает в чем-то, он жаден и так далее. Или, если обсужда­ется отношение, связанное с неуверенностью и сомнениями пациента в том, что он нужен или желанен другим, он должен осознать, что это от­ношение сохраняется, несмотря на все свидетель­ства обратного. Понимание навязчивой природы наклонности включает в себя также осознание реакций на ее фрустрацию. Если, например, возник­шая наклонность связана с потребностью пациен­та в любви и привязанности, он увидит, что при любом признаке отвержения или уменьшения дру­жеского расположения он теряется и пугается, даже если этот признак совсем пустяковый или данный человек крайне мало для него значит.
В то время как первый из этих шагов показы­вает пациенту глубину его данной конкретной про­блемы, второй создает в его сознании картину сил, стоящих за этой проблемой. Оба шага вызывают за­интересованность в дальнейшем исследовании.
Когда дело дойдет до исследования субъек­тивной ценности данной наклонности, сам паци­ент будет часто добровольно, с огромной готовнос­тью предлагать информацию. Он может подчерки­вать, что его попытки восставать и открыто не по­виноваться власти и всему, напоминающему при­нуждение, были необходимы и в действительности спасительны для его жизни, потому что в против­ном случае он был бы задавлен деспотичным роди­телем; что представления о собственном превосход­стве помогали и до сих пор помогают ему поддер­живать жизнь перед лицом потери уважения к себе; что его отстраненность или отношение ко многому по типу “меня не касается” защищает его от боли и оскорбления. Правда, ассоциации такого рода про­никнуты духом самозащиты, но они также прояс­няют некоторые существенные моменты. Они что-то говорят нам о причинах появления в первую оче­редь данного отношения, тем самым показывая нам его ценность в истории развития пациента и давая нам возможность лучше понять само развитие. Но, кроме того, они намечают путь к пониманию тех функций данной наклонности, которые она несет в настоящее время. С точки зрения терапии, эти фун­кции представляют первостепенный интерес. Ни одна невротическая наклонность и ни один конфликт не являются просто следом прошлого, как бы привыч­кой, которая, однажды возникнув, продолжает су­ществовать. Мы можем быть уверены, что внутри существующей структуры характера в ней есть на­сущная необходимость. Одно только знание причин, по которым первоначально развилась данная невро­тическая особенность, может иметь не более чем второстепенное значение, так как мы должны из­менить силы, которые действуют в настоящем.
По большей части субъективная ценность всякой невротической позиции заключается в том, что она уравновешивает некоторую другую невро­тическую тенденцию. Поэтому детальное понимание этой ценности укажет, как поступать в каждом част­ном случае. Если, например, мы знаем, что паци­ент не может отказаться от чувства собственного всемогущества, потому что оно дает ему возмож­ность ошибочно принимать свои потенциальные возможности за реальные, свои грандиозные про­екты за действительные свершения, мы будем знать, что должны исследовать, в какой степени он живет в воображаемом мире. И если он позволит нам уви­деть, что живет так для того, чтобы гарантировать себя от неудачи, наше внимание будет направлено на факторы, которые заставляют его не только пред­чувствовать неудачи, но и находиться в постоянном страхе перед ними.
Наиболее важный терапевтический шаг со­стоит в том, чтобы подвести пациента к возможно­сти увидеть оборотную сторону “медали”: отнимаю­щие у него силы и способности невротические стрем­ления и конфликты. К этому моменту часть этой работы уже будет выполнена в ходе предыдущих шагов; но существенно важно, чтобы эта картина была полной во всех своих деталях. Лишь тогда па­циент действительно ощутит потребность измене­ния. Ввиду того, что каждый невротик стремится сохранить status quo, требуется достаточно сильная побудительная причина для того, чтобы перевесить препятствующие выздоровлению силы. Однако та­кая побудительная сила может исходить только из его желания достичь внутренней свободы, счастья и развития и из осознания того, что любая невро­тическая проблема стоит как препятствие на пути такого осуществления. Так, если он склонен к уни­жающей критике, он должен видеть, как она ос­лабляет его уважение к себе и лишает его надежды; как она заставляет его ощущать себя ненужным, принуждает его страдать от плохого обращения, что, в свою очередь, делает его мстительным; как она парализует его желание и способность работать; как, чтобы не скатиться в пучину презрения к себе, он вынужден прибегать к таким формам защиты, как самовозвеличивание, отдаление от самого себя и ощущение собственной нереальности, закрепляя таким образом свой невроз навечно.
Сходным образом, когда в ходе аналитичес­кого процесса становится виден данный конфликт, необходимо побудить пациента осознать влияние этого конфликта на его жизнь. В случае конфликта между самоуничижительными наклонностями и потребностью в триумфе должны быть проработаны и поняты все сковывающие внутренние запреты, неотъемлемо присутствующие в инвертированном садизме. Пациент должен видеть, как на каждое са­моуничижительное побуждение он реагирует пре­зрением к себе и яростью на того человека, перед которым раболепствует; и как, с другой стороны, на каждую попытку торжества и триумфа над кем-то он реагирует чувством ужаса на себя самого и страхом возмездия.
Иногда случается так, что, даже осознав весь спектр неблагоприятных последствий, пациент не обнаруживает заинтересованности в преодолении данного невротического отношения. Вместо этого проблема как бы постепенно исчезает из поля зрения. Почти незаметным образом он отодвигает ее в сторону, ничего не достигая при этом. Ввиду того, что перед ним открылся весь тот вред, который он наносит себе, отсутствие у него какого-либо откли­ка поразительно. Тем не менее, если аналитик не слишком проницателен в опознании такого рода реакций, отсутствие интереса со стороны пациента может остаться незамеченным. Пациент поднимает новую тему, аналитик следует за ним, пока они снова не заходят в аналогичный тупик. Лишь много позднее аналитик начнет осознавать, что те изме­нения, которые произошли в пациенте, несораз­мерны объему выполненной работы.
Если аналитик знает, что иногда может иметь место реакция такого рода, он спросит себя, дей­ствие каких внутренних факторов пациента мешает ему принять необходимость изменения данного от­ношения, влекущего вереницу вредных последствий. Обычно имеется несколько таких факторов, и их можно прорабатывать лишь шаг за шагом. Пациент все еще может быть слишком парализован своей безнадежностью, чтобы рассматривать возможность изменения. Его стремление одержать верх и испы­тать торжество над аналитиком, сорвать его наме­рения, оставить его в дураках может быть сильнее его собственных интересов. Его тенденция к экстернализации все еще может быть так велика, что, не­смотря на осознание им последствий, он не может применить к себе это осознание. Его потребность чувствовать себя всемогущественным все еще мо­жет быть столь сильной, что, даже видя ее неизбеж­ные последствия, он мысленно допускает, что мо­жет обойти их. Его идеализированный образ, воз­можно, все еще настолько ригиден, что не позво­ляет ему признаться себе в наличии каких-либо не­вротических отношений или конфликтов. Тогда он будет просто испытывать к себе ярость и чувство­вать, что ему нужно суметь справиться с данной проблемой просто потому, что он о ней знает. Важ­но осознавать эти возможности, потому что если пропустить те факторы, которые душат стремление пациента к изменению, анализ легко может выро­диться в то, что Хьюстон Петерсон называет “mania psychologica”, — в психологию ради нее самой. Под­вести пациента к тому, чтобы он допускал для себя такую возможность, значит добиться явного выиг­рыша. Ибо, хотя в самом конфликте ничто не пре­терпело изменения, пациент ощутит глубокое чув­ство облегчения и начнет показывать признаки же­лания распутать ту сеть, в которую он оказался пой­ман. Если такое благоприятное для работы условие будет создано, вскоре начнут происходить измене­ния.
Нет надобности говорить, что вышеприведен­ное описание не претендует на роль трактата по аналитической технике. Я не пыталась в полной мере охватить ни действующие на протяжении этого про­цесса отягчающие факторы, ни факторы, способ­ствующие излечению. Я не обсуждала, например, никаких затруднений или выгод, возникающих в связи с тем, что все свои средства защиты и оскор­бления пациент привносит во взаимоотношения с аналитиком, хотя этот элемент и имеет огромное значение. Описанные мною шаги всего лишь отме­чают существенно важные процессы, через кото­рые следует проходить всякий раз, когда становит­ся зримой та или иная новая наклонность или кон­фликт. Часто бывает невозможно соблюдать назван­ный порядок, так как проблема может быть недо­ступна пациенту даже тогда, когда она попала в центр внимания. Как мы видели на примере, касав­шемся самонадеянного присваивания прав, одна проблема может просто высветить другую, которая и подлежит анализу первой. А так как в конечном счете бывает пройден каждый шаг, порядок имеет второстепенное значение.
Специфические симптоматические измене­ния, которые происходят в результате аналитичес­кой работы, естественно, варьируют в зависимости от прорабатываемой темы. Может утихать состояние паники, когда пациент осознает свою бессильную ярость и ее подоплеку, до этого не осознававшиеся. Может усиливаться депрессия перед лицом дилем­мы, в тиски которой он зажат. Но каждый успешно проведенный фрагмент анализа вызывает также и определенные общие изменения в отношении па­циента к другим людям и к самому себе, измене­ния, которые происходят независимо от той част­ной проблемы, которая прорабатывалась в данный момент. Если бы мы должны были взяться за такие совершенно несхожие между собой проблемы, как чрезмерная поглощенность сексом, вера в то, что реальность будет соответствовать логике желаний, и сверхчувствительность к принуждению, мы бы обнаружили, что влияние анализа на личность во многом одинаково. Независимо от анализируемых трудностей, снизятся враждебность, беспомощ­ность, страх и отчуждение от себя и других. Давайте рассмотрим, например, как в каждом из этих слу­чаев ослабляется отчуждение от собственного “я”.
« Предыдущая страница Страница 2 из 3 Следующая страница »
Поделиться:

« Назад