Саенко Евгения

        Робин. Да. Если жена возмущена, что муж опаздывает на обед и не звонит, она может нафантазировать – таким образом маскируя свое естественное раздражение, что муж попал в автомобильную катастрофу. Причем представит, как к месту события мчится, оглушая сиреной, «скорая». Ее желание, чтобы «скорая» прибыла вовремя, - уже свидетельство добрых чувств к мужу… подавленная эмоция способна прорваться во всех этих формах, потому что мы утратили связь с ней. «Отбившись от рук», она готова напасть на нас «из-за угла».

Слова жены на картинке: Слава Богу, ты дома! А я уже видела, как жутко ты покалечен… просто лучше некуда!…

        Джон. Хорошо, дальше Вы говорили: держать «ширму», чтобы не повалилась, стоит нам сил.

        Робин. Да, ведь и спрятав эмоции—гнев, ревность, страх... что угодно — мы все равно опасаемся, что они обнаружатся, если не будем настороже. Потому мы какой-то частью мобилизованы вести наблюдение за невидимым противником. Даже не отдавая себе отчета никогда не расслабляемся, полностью, отсюда напряжение и усталость. Эмоции вечно в засаде – там, за «ширмой», а усилие, которое требуется на то, чтобы убрать их с глаз долой, из сердца вон, "награждается" разного рода психосоматическими нарушениями: головными болями, болями в желудке и несварением, повышенным кровяным давлением, разнообразными ревматическими болями и так далее.

        Джон. Да-да, я впервые обратился к психотерапии как раз потому, что мой врач просто не мог найти "соматического" объяснения моему вяло выраженному, но неотвязному гриппу и еще потому, что я не понимал, откуда мое чудовищное напряжение.

        Робин. И что же дала психотерапия — помните?

        Джон. Я почти моментально вышел из гриппозного состояния, оно больше не возвращалось. Напряжение снижалось постепенно, и чрезвычайно медленно, наверное, года три я приходил в норму. Это потрясающе — поговорите с физиотерапевтом, с массажистом и знаете: сколько же людей заблуждаются, считая "нормальным" крайне высокий уровень напряжения!

        Робин. Для семей, как я сказал, обычное дело — много чего засунуть за ширму"...

        Джон. Так. Ну, а что Вы говорили про третью причину, из-за которой "ширма" подводит? Что-то про нарушение равновесия человеческой личности...

        Робин. Да, ведь все наши эмоции нам полезны.

        Джон. Все?

        Робин. Именно, даже те, которые мы обычно считаем отрицательными,— конечно, при условии, что мы способны их контролировать. Поэтому у здоровой личности все эмоции уравновешивают одна другую. Но спрячь мы какую-то за "ширму" равновесие нарушается. Иными словами, спрятанная эмоция доступна для нас в случае необходимости.

        Джон. Ну, я способен допустить такое, но все же мне трудно вообразить, как гнев, зависть, жестокость и прочие эмоции «злодейского» набора могут оказаться полезными.

        Робин. Если они за "ширмой", то от них нам пользы нет. В этом случае мы потеряли связь с ними, так и не научившись с ними справляться. Поэтому, прорываясь, они будут неконтролируемыми и разрушительными. Но если мы их не прятали, если держим в сознании миримся с ними, то способны распоряжаться ими в какой-то мере.

        Джон. Ну, ладно, теперь они не разрушительны для нас, но почему полезны? К примеру, гнев...

        Робин. Вы воспользуетесь им, чтобы постоять за себя, если кто-то притесняет, хочет взять над вами верх. Без этой эмоции Вы не сможете защищаться в случае необходимости. А спрятавший эмоцию "ширму" будет казаться пассивным, робким, им будут помыкать, потому что его гнев ему недоступен. Такой человек не сможет постоять за себя.

        Джон. Он слишком хорош, и потому ему самому хуже некуда?

        Робин. А к тому же слишком хорош, чтобы быть самим собой. Люди ему не доверяют, чувствуют, что гнев у него где-то поблизости — за "ширмой" спрятан.

        Джон. Ну, ЛАДНО. А какая польза от зависти?

        Робин. Она тоже в порядке вещей, если мы знаем о ней, можем ее контролировать, если она уравновешена другими эмоциями. Она сослужит нам службу пригодится, когда хотим превзойти кого-то в работе, победить в игре, когда стремимся подражать какому-то своему кумиру.

        Джон. Точно, Я завидую острой завистью Тому Стоппарду, Майклу Фрейну, Алану Эйкборну* в том смысле, что хочу когда-нибудь попасть с ними в струю. Но ведь зависть легко «чернеет»: сел человек и давай возмущаться чужими успехами..,

        Робин. Зависть «чернеет», если мы чего-то страшно хотим, но пропасть между нашими возможностями и возможностями других слишком велика, так что нет никакой надежды ее преодолеть и завладеть желаемым.

        Джон. Именно по этой причине я не выношу мать Терезу. Всякого, кто святее нас чуть не всех вместе взятых, надо бы осадить, чтобы не залетал так высоко. Пускай бы фельетонисты взялись.

        Робин. Впустую потратят время.

        Джон. Думаете, такого не остановить? Да, волей-неволей о жестокости пора вспомнить. Так что – и жестокость полезна?

        Робин. Иногда необходимо «шлепнуть» кого-то для его же пользы. Даже того, кого больше всех любим. Может быть, его в особенности. К примеру, родители должны учить детей постепенно становиться независимыми от их родительской опеки. Но ребенок всегда этому мало радуется, потому что вначале свобода «на вкус» вещь опасная, пугает. Впрочем, если родители действуют правильно, с правильной жестокостью, ребенок у них, претерпев огорчение, научится постепенно преодолевать страх и обретет уверенность.

        Джон. Иными словами, их «бессердечие» от доброты сердца…

        Робин. А спрячь они жесткость, они бы не справились с задачей и их ребенок никогда бы не обрел независимости. Ну, а хирург, который должен резать «по-живому»? При излишней чувствительности он не смог бы. Как психиатр я иногда вынужден вызывать у человека мучительное переживание, чтобы он осознал свои проблемы и сумел их, анестезии же я предложить не вправе. Прежде мне это давалось куда труднее, чем сейчас: неприятно было, что люди считали жестоким, неприятно было чувствовать себя жестоким.

        Джон. Вы хотите сказать, что в какой-то степени жестокость за «ширмой», но «выпустив» ее оттуда, смогли успешнее помогать людям как психотерапевт?    *Известные современные английские драматурги, по одной-двум пьесам знакомые русскоязычному читателю и зрителю.

Робин. Да, наверное, так. Если пациенту действительно необходимо осознать что-то мучительное, теперь я не уклоняюсь и подталкиваю его. Разумеется, жестокость жестокости рознь, и если за ней стоит желание истязать, этому оправдания нет.

        Джон. Ну, а как с тревогой?

        Робин. Жизненно необходима!

        Джон. Да ну?

        Робин. А Вы сядьте в машину, которую ведет лихач,— разберетесь!

        Джон. Убедили. Значит, все наши эмоции полезны, если мы осознаем их и "ладим" с ними, ведь тогда мы сможем ими управлять. Но если прячем их за "ширму", они, во-первых, будут недоступны, когда понадобятся, а во-вторых, подведи "ширма", прорвись они - нам же и повредят, ведь мы их не одолеем.

        Робин. Примерно так.

        Джон. Вы говорите, в каждом — эмоций полный «набор»?

        Робин. Да, я думаю, человеческая природа везде, в общем, одинакова, люди "сложены" из одного "ассортимента" эмоций, так же, как у всех – один химический состав организма. У всех "водятся" любовь, ревность, смелость, грусть, решительность, радость, малодушие, доброта, жестокость, сексуальность, робость и так далее и тому подобное.

        Джон. И у всех у нас кое-что спрятано за "ширмой".

        Робин. Да. Но тут надо разбираться конкретно. Разные люди прячут "связку" разных эмоций.

Джон. И Вы думаете, наша индивидуальность в каждом случае - результат игры в прятки с определенными эмоциями?

        Робин. Именно. Тот, кто отказался от любви, будет недружелюбен! Не следует доверять тому, кто "спрятал" раздражение. Без смелости мы робки, без зависти не способны состязаться. Лишившись сексуальности, «зашнуруемся». Не умея грустить, сойдем за чуть тронутых. Без тревоги мы очень опасны!

        Джон. Последний вопрос. Совпадает ли Ваше "упрятывание" эмоций с "вытеснением" Фрейда, то есть за "ширмой" — бессознательное?

        Робин. Приблизительно так. У нас одни и те же идеи сформулированы по-разному.

        Джон. Да.

        Робин. Я пытаюсь увязать, выводы Фрейда, других аналитиков и психологов со многими новейшими исследованиями в области семейной психотерапии и поведенческой коррекции. Выводы из этих последних исследований еще не "отшлифованы", но смысл их сводится к тому, что удерживание какой-то части нас самих "вне" сознания активнейший процесс, что его начало в намеренном упрятывании определенных эмоций от наших близких, а уже потом — от самих себя, при этом эмоции остаются все равно «за углом», угрожая одолеть нас в любую минуту.

        Джон. А значит, «ширма» - вытеснение - подводит.

Притяжение...

        Робин. Наверное, мы уже "зарядились" разными идеями и пора возвращаться к исходному вопросу: как получается, что двое, потянувшиеся к супружеству, имеют похожую семейную историю, то есть, вероятно, пропустили ту же самую ступень развития.

        Джон. Но ведь если они оба пропустили ту же ступень, у обоих проблемы с теми же эмоциями - верно? С эмоциями, которые они не научились контролировать на пропущенной ступени.

        Робин. Да. И если у обоих трудности с теми же эмоциями...

        Джон. … оба то же самое спрячут за ширму.

        Робин. Эврика! Потому то они и тянутся друг к другу. Ведь у них одно и то же за «ширмой» и на «витрине».

        Джон. А на «витрине»…человеческая природа минус то, от чего отгородились, Вы хотите сказать?

        Робин. Именно. Посмотрели друг на друга и… готова пара! Они созданы друг для друга! Удивительно, как же много у них общего. И действительно у них есть общее. Они "перегорожены" так, что подходят друг другу идеально! Идеальная пара!

        Джон. Постойте. Их привлекает не "спрятанное"— так ведь? Это бы их отталкивало, это ненужный "хлам".

        Робин. Да, Вы правы. Их привлекает "витрина". Но на витрину вынесено то, что не спрятано в заднем помещении.

        Джон. Ясно. Их притягивает то, что они выставили на обозрение.

Робин. Да, тут они видят все качества, эмоции, которые их семьи поощряли в них с малых лет, которыми полагалось любоваться. И больше того, в партнере, на взгляд каждого, нет эмоций, которые прятались в их семьях и спрятаны у них самих. Самое же замечательное – партнер тоже совершенно не одобряет подобные эмоции!

        Джон. Ну, что касается спрятанного... Они же научены своими семьями не замечать того, что за "ширмой". Поэтому и не видят недостатки друг друга.

        Робин. Да, верно. Но надо кое-что добавить. Обычно людей отчасти завораживают—интересуют и ужасают—все эмоции, спрятанные от глаз. Если это жестокость, их тянет перечитать собщение в газете о пытках, хотя они чувствуют, что поступают «дурно», беря в руки газету, да еще скрывая от партнера свое любопытство к подобной теме. Если за "ширму" сунули неуемную сексуальность, будут упиваться соответствующими репортажами в «Ньюз оф зе Уорлд". А потом между собой согласятся: отвратительная газетенка — публикует такую мерзость! Забудьте в данном случае о логике, тут речь не о мыслительном процессе, а об эмоциях, эмоции же — вещь противоречивая.

        Джон. Вы хотите сказать, что если им на мгновение откроется спрятанное у партнера за "ширмой", это только добавит силы чарам?

        Робин. Да, но лишь намек на скрытые эмоции приятно возбуждает, щекочет нервы. Открывшиеся полностью запретные эмоции неминуемо оттолкнут. Есть разница между "каплей" дурного запаха и волной вони. Впрочем, разобраться во всем этом трудно из-за «раздвоенности» человека, желающего, чтобы его правая рука не знала, что делает левая.

Джон. Однако же... почему в "дуновении" от табу такой соблазн?

        Робин. Ну, все мы хотим быть любимыми в семье и стремимся не обнаруживать чувств, неприятных для близких, но мы также страстно жаждем оставаться целостными с полным "набором" эмоций. И когда мы, "нащупав" их, тянемся к запрещенным, запрятанным сторонам партнера, мы где-то "на глубине" надеемся вернуть утраченное в себе самих.

        Джон. Поэзия потеряла - психиатрия приобрела... Вас, Робин. Хорошо, вот перед нами молодая любящая пара, они пылко восторгаются выставленным у каждого на "витрину", великодушно закрывают глаза на припрятанное и приходят в легкое возбуждение, когда повеет тем, что за "ширмой". Почему эта идиллия не навсегда?

Робин. Потому что "ширму" не удержим. Ну, на вечер, на неделю сил хватит, но когда заживем под одной крышей, спрятанное обнаружится. Постепенно наш партнер предстанет совершенно не тем человеком, с которым вступали в брак.

Джон. Значит, доктор, наше счастье, что влюбляемся в того, кто спрятал то же, что и мы? Или лучше нам всем родиться триста лет назад, и пускай родители решают за нас, с кем нам... сочетаться?

        Робин. Да, удача, что у обоих партнеров одинаковые слабости... и не по их вине. Они могут с большим пониманием отнестись друг к другу.

        Джон. Поэтому-то любимые кажутся "созданными" для нас? Поэтому - хотя перед ними и беззащитны — мы все равно им доверяем?

        Робин. Да, нам кажется, они нас понимают, понимают наши слабости и все равно нас принимают. Они – чего мы боимся – не жаждут пригвоздить нас к позорному столбу, если обнаруживаются наши «потаенные» чувства. Чутье подсказывает, что человек нас поймет, поможет нам, возможно, сделает нас «целостнее».

        Джон. Хорошо, если так... Но — и вот же она, загвоздка — как мы способны помочь и повести друг друга, если у каждого... "родимое бельмо" на том же месте.

        Робии. Вопрос на засыпку! Тут парадокс: Ваш партнер именно тот человек, с которым Вы быстрее всего подрастете, но также тот самый, с которым, всего вероятнее, зайдете в тупик. К тому же как раз его вы, возможно, возненавидите, как никого на свете.

        Джон. Ну, а теперь, ученейший из мужей, еще вопрос: за правильный ответ на такой американцы в своей чудо-викторине 64 тысячи долларов платят. 0т чего зависит, как дело пойдет?

        Робин. Все зависит от того, насколько супружеская пара согласна допустить спрятанное у каждого за "ширмой", насколько готова заглянуть за "ширму". Чем больше у них желания и смелости принять неприятный факт, что они далеки от воображаемых "автопортретов", тем больше вероятность, что с проблемами — если возникнут — они успешно справятся.

        Джон. Почему Вы говорите о проблемах "если возникнут" ?      Робин. Потому что существует брак "среднего" образца, вполне устойчивый, хотя не слишком волнующий, когда партнеры способны притереться друг к другу, не имея нужды заглядывать к каждому за «ширму».

Образцы брака

        Джон. Давайте теперь поговорим о том, какие браки бывают.

        Зависит ли, по-Вашему, счастье двоих в браке от количества «припрятанного» партнерами?

        Робин. Да. Но важно и их отношение к "припрятанному", а не только его размеры.

        Джон. И как бы Вы определили самый счастливый брак?

        Робин. Это тот брак, когда оба партнера максимально терпимы к спрятанному друг у друга за "ширмой" и готовы заглянуть за   «ширму», неизбежно пережив временное разочарование. В результате они - свободнее, в их жизни меньше ограничений, больше удовольствий, они не погрязнут в привычках и смогут расти, развиваться как личности.

        Джон. А что на другом полюсе?

        Робин. Самый несчастливый брак—это тот, когда у обоих партнеров много чего свалено за "ширму", но они категорически отказываются допустить, что с ними что-то не так, они обижаются на незначительнейшее замечание, на безобиднейшую критику своих недостатков.

        Джон. А значит — постоянный конфликт?

        Робин. Они живут как кошка с собакой... в вечной драке.

        Джон. Ну, а между этими полюсами?

        Робин. В браке "среднего" образца, как мы его называем, партнеры вполне счастливы, их отношения ровны. Но они не особенно стремятся заглядывать за "ширму". Скорее удерживают друг друга от подобных попыток. Такой брак устойчив, но цена устойчивости - обыденность брака. Взгляд партнеров, в общем-то, ограничен. Можно даже сказать, что они слишком оберегают друг друга от критики, которая пошла бы им на пользу, избавила бы брак от рутины.

        Джон. А нельзя ли узнать подробнее обо всем?

        Робин. Почему же — давайте посмотрим на типичный брак каждого образца. Вам что получше или что похуже сначала?

        ДЖОН. НАЧНЕМ с того, что похуже.

Кто боится Вирджинии Вульф

Робин. Чтобы Вы представили наихудший образец брака, я предлагаю Вам прочесть отрывок из пьесы Эдварда Олби "Кто боится Вирджинии Вульф"* Джордж и Марта — средних лет супруги, сцепившиеся, как обычно в словесной схватке.

Марта. У-у... от тебя тянет блевать!

        Джордж. Не слишком прилично так говорить, Марта.

        Марта. Что... не слишком прилично?

        Джордж. Так говорить.

        Марта. Люблю, когда ты злишься. Больше всего, кажется, я       люблю в тебе... твою злость. Ты же... ты же слюнтяй! У тебя же эта... как ее... тонка...

        Джордж. ...кишка?

        Марта. Фразер! Положи мне еще льда в стакан. Никогда не кладешь мне льда. Почему это, а?

        Джордж. Всегда кладу тебе лед. Просто ты его сразу сгрызаешь. У тебя такая привычка... грызть... Как коккер-спаниель грызешь. Сломаешь себе свои зубищи.

        Марта. Зубищи… они у меня свои…

        Джордж. Некоторые, да,.. некоторые свои.

        Март. У меня своих зубов больше, чем у тебя.

        Джордж. Больше на два.

        Марта. На два - значит, намного больше.

        Джордж. Пожалуй. И, пожалуй, есть чему удивляться... учитывая твой возраст.

        Марта. Прекрати сейчас же! Сам не молоденький.

        Джордж. Я на шесть лет| моложе тебя. Всегда был моложе и буду.

        Марта. А ведь ты... ты лысеешь.

        Джордж. И ты тоже.

        Пауза... Оба смеются.

        Эй,лапуля!

        Марта. Эй! Поди ко мне, подари своей мамочке крепкий сочный поцелуй.

        Джордж. Ты что? Сейчас?

        Марта. Хочу крепкий сочный поцелуй!

*Пьеса (1962) американского драматурга Эдварда Олби (р.1928).

Джордж. А я не хочу с тобой целоваться, Марта. Куда они девались? Куда пропали твои гости?

        Марта. С папой остались поговорить... Появятся . Это почему же ты не хочешь поцеловать меня?